Дом

Путешествовать приятно только тогда, когда знаешь, что где-то  у тебя есть дом, в который всегда можно вернуться. А если дома нет, путешествие превращается в долгий, отчаянный, придирчивый поиск «своего» места.

– Чем ты занимаешься? – спрашивали меня в дороге все новые знакомые.

– Ищу место, которое я могла бы назвать домом, – отвечала я.

Они смотрели на мою загорелую кожу и приветливую улыбку, думая с завистью: «Вот это жизнь! Она может выбрать любое место на планете и назвать его домом!». Я думала: «Как же хорошо, что не все и не всегда мы можем решать сами. Как это просто, когда вся твоя жизнь предопределена, когда не надо искать себя, своих людей, дом и смысл жизни».

Города я делила на те, в которых я вздыхала с облегчением, что не чувствую себя дома и могу ехать дальше; те, которые безлико проплывали, не оставляя ни запахов, ни интересных лиц, ни ярких картинок и мелодий; и те, в которых очень хотелось, чтобы кто-нибудь сказал «Останься здесь, со мной».

Сколько я себя помню, я всегда бежала куда-то дальше, искала, сама не знаю что. Везде я чувствовала себя лишней: дома, занимая слишком много площади от хрущевских 32 кв. м.; на работе – где на мои редкие инициативы говорили «Да-да, потом» и забывали; на встречах с друзьями – где я действительно любила слушать, но вот мои истории быстро перебивали и не давали закончить. Обо мне забывали, на встречи опаздывали или отменяли без угрызений совести, друзья уплывали по другим течениям – дольше пары лет мы не плыли вместе. И мне все время казалось, что где-то там – лучше.

В пятом классе, когда подростковое бунтарство только лениво приоткрывало глаза, еще были предметы, которые меня интересовали – география и русский язык. Первая – из-за мечтаний о путешествиях, а русский – только по одной-единственной причине: я обожала писать сочинения. Тогда еще не стыдно было придумывать свои миры, делиться своими мыслями и фантазиями с учителем. Еще не выветрилась та вера в учителя, какая бывает в начальной школе. С уверенностью, что моей новой учительнице (ее имя стерлось, но вот интонация голоса до сих пор точно воспроизводится в моей памяти) можно доверять, я превращала свои сочинения в лодку, которую заполняла, иногда хаотично, кучно, своими мыслями и мечтами. Рассказ об идеальной школе занял у меня около 10 листов: в школе, конечно же, был бесплатный бассейн с подводными кораллами и цветными рыбками (критике подверглось расположение бассейна на 5 этаже – учительница сказала, что пол не выдержит, нужно переместить бассейн на 1 этаж), а еще столовая с панорамными окнами, молочными коктейлями, запахом булочек с корицей (наша реальная столовая находилась в подвале, пахло там тушеной капустой и горелым маслом) и библиотека с высокими полками, на которые нужно было карабкаться по лестнице, мягкими коврами и персидскими котами. Потом были новогодняя поучительная сказка в стиле страны невыученных уроков и набор коротких притч о войне ко Дню защитника Отечества. К 8 Марта нам нужно было написать сочинение «Мой дом». По задумке учительницы, это должно было быть посвящением нашим мамам – что-то вроде «Какой же у меня уютный и чистый дом, а все благодаря хозяюшке-маме». Я же поняла это по-своему и написала про дом мечты. В детстве я вообще невнимательно относилась к деталям задания, додумывая их сама, в качестве рамок беря только заголовок, который тоже иногда искажался. Так, в первом классе, вместо доклада о каком-нибудь животном Прикамья, я написала про амурского тигра из Приморья. Прикамье и Приморье для меня звучали почти одинаково. Какое же удивление было на лицах моих одноклассников, считающих меня надежным источником информации, когда я рассказывала им о том, что у нас в лесах обитает самая огромная кошка на планете.

Мой Дом мечты (я написала Дом с большой буквы) представлял собой причудливый терем из старинных русских сказок со вполне современным наполнением (комната с игровыми автоматами, гардеробная с компьютером, через который можно заказать одежду с моментальной доставкой, такая же кухня). Большинство деталей утонули в вязком болоте памяти, но одну комнату я помню слово в слово. Это моя спальня. С огромным матрасом на полу, со стопками книжек («чтобы они стояли высокими горками и было страшно вытаскивать одну снизу, но я бы это делала постоянно, чтобы потом перебирать упавшие книги и по-новому расставлять их»), с большим и мягким креслом («цвета моря»), в котором можно полулежать («это самая удобная поза на свете»), и резным деревянным балкончиком с кустом роз и видом на море.

Учительница не стала делать мне замечания за «вещизм» и отдаленность от реальности, но очень рассердилась, что я единственная не поняла задание. Ведь у меня такая большая семья, такая чудесная мама-домохозяйка, растящая трех умниц-дочек. Почему же в моем выдуманном доме нет комнат для них? Пока она отчитывала меня за эгоизм, я представляла, как игровую комнату занимает капризная младшая сестра и не вылезает оттуда сутками; как в гардеробной хозяйничает старшая и выдает мне только поношенную одежду; как мама готовит на кухне только то, что хочет она. И злилась. Злилась, что даже в моем Доме мне не разрешают побыть одной.

Критику я всегда воспринимала очень чувствительно, поэтому «Мой Дом» стал последней мечтой, чернильно соприкоснувшейся с реальностью. Каждое следующее сочинение я писала, думая о том, что хочет услышать от меня Учительница. А в старших классах и вовсе переписывая синонимами готовые варианты из интернета. Этот навык пригодился мне в будущей работе рерайтера.

Дом забылся, но чувство, что где-то там есть мое место, только мое, осталось. Но где «там»? Я начала ездить на выходные в другие города: нелюбимый, но близкий Екатеринбург; во вгоняющую в еще большее одиночество Москву; слишком просторный для одиночки Сочи; совсем не резонирующий со мной Петербург. Чтобы почувствовать себя нужной, я проводила бесплатные экскурсии по своему родному городу. И тогда, наслушавшись за лето историй от бродяг и фрилансеров, я решила тоже сбежать.

Удивительно, как быстро страх перед увольнением со стабильной работы, сменяется ощущением крыльев за спиной. И как эти крылья по инерции начинают нести тебя из города в город. Только почувствуют легкое дуновение теплого соленого ветерка и сразу же вверх – нам нужно на море. А потом – на нас дыхнет своим льдом горный ветер, и мы уже мчимся покорять вершину.

В этот раз крылья принесли меня на побережье Атлантики. Погода здесь была какой-то сумасшедшей – за час я увидела яркое солнце, промокла под обжигающе холодным ливнем, получила пощечины крупным градом. Потом сидела на черных камнях у подножия Мон-Сен-Мишель и, дрожа от холода, смотрела на радугу. В моем представлении, Мон-Сен-Мишель был мрачной средневековой сказкой, а в реальности он оказался слишком туристическим. Прогулке вдоль крепостных стен я предпочла сидение здесь, на берегу у зыбучих песков. Где-то на расстоянии 15 километров был океан, который сводил с ума погоду. После месяца в дороге с короткими остановками я планировала остаться здесь хотя бы на неделю. Но уже сегодня, в первый день, поняла, что надо ехать дальше. Куда-то подальше этого проклятого ветра, который постоянно гонит вперед. Куда-то, где тепло и спокойно.

На вечернем автобусе до Парижа не осталось свободных мест, поэтому пришлось искать гостиницу. На самом острове не было ничего под мой бюджет, в городке тоже. Уже в темноте я шла вдоль полей, сухих, по-ноябрьски мертвых полей. В завываниях ветра слышалась злобная усмешка. Из-за севшего телефона я даже не могла проверить, есть ли места в отеле в следующем поселении.

Через полчаса я дошла до городка Бовуар. Во втором по счету отеле нашлась свободная комнатка, в которую мне не захотелось идти сразу. Я взяла чашку сидра и села у трескучего камина в потертое кресло, обитое бирюзовым бархатом. Компания так и не нашлась – туристы (почему-то все очень почтенного возраста) после стаканчика у барной стойки спешили в свои комнаты. А ведь было всего лишь 9 часов! От скуки я листала пахнущую пылью книгу на французском. Языка я не понимала, но все равно шепотом проговаривала слова, просто наслаждаясь как все эти «tourmente» и «maison» перекатываются на языке, а потом, как пузырьки шампанского, уходят в нос. Под собственное бормотание я задремала, и это был такой сладкий сон как в детстве: кресло обнимало меня всей своей уютной старой мягкостью и мне казалось, что удобнее места не найти; в цветных снах, менявшихся как калейдоскоп, было так беззаботно.

Меня разбудил хозяин отеля – пожилой мужчина, который так подходил этому каменному дому: пухлый, уютный, похожий на Père Noël со старинных рождественских открыток. Он прикоснулся своей мягкой ладонью к моему предплечью и что-то сказал – в дрёме мне показалось, что это было заклинание. Я дернулась и, окончательно проснувшись, извинилась. Père Noël, смеясь, сказал, что это кресло – лучшая постель и когда его жена не в настроении, он всегда спит здесь.

Ночью я спала очень неспокойно: матрас казался слишком мягким, подушка слишком высокой, под одним одеялом было холодно, под двумя – жарко. Я не могла дождаться утра – чтобы снова утонуть в том уютном кресле. В один момент между сном и явью я вспомнила свое школьное сочинение про дом, и мне показалось, что это кресло – то самое, в котором так удобно полулежать и читать книги. Даже цвет тот же!

Погода на следующий день была прекрасной для этих мест – ветер успокоился, было солнечно, хоть и морозно. Но я целый день просидела в кресле, читая книгу и боясь подумать о том, куда ехать дальше. Жена хозяина, такая же пухленькая и уютная, целый день ходила и посмеивалась над тем, что у этого старого кресла появился еще один поклонник. Ночью я опять плохо спала, мне вдруг стало так страшно от того, что вдруг вот этот старенький каменный особнячок – мое место? И мне захотелось бежать, бежать дальше, ведь в мире еще столько неизведанных мест! Еще столько приключений должны со мной случиться, я должна встретить столько интересных людей… Утром я решила немедленно выселиться, но из-за медитативного звука капель по железному подоконнику, проспала до двух часов дня. А раз проспала час выселения и за новый день все равно придется платить – я осталась. Опять просидела весь день в кресле. Хозяева странно поглядывали на меня – здесь никто не задерживался дольше ночи, тем более не сидел все это время в отеле. Ближе к вечеру хозяйка предложила мне чашку сидра и спросила, все ли у меня в порядке.

– Может быть, тебе некуда пойти? У тебя нет денег и дома?

– Все в порядке, я заплачу. Просто у вас так уютно, я как будто в гостях у друзей.

– Тебе не скучно? Не одиноко?

– Нет, нет, все хорошо.

Я не ожидала расспросов, поэтому отвечала очень коротко, смущаясь и подбирая наиболее нейтральный ответ.

– Мы практикуем работу за жилье. Иногда путешественники помогают нам, а мы даем им бесплатную комнату. Не ту, в которой ты остановилась. На первом этаже, без окон, но зато бесплатно.

У меня уже был опыт подобной работы. Я знала, что после деловой сделки радушные хозяева превращаются в строгих боссов. А «помощь по хозяйству» превращается в неиссякаемый поток задач, задачек, просьб, требований. Я пообещала подумать, намереваясь завтра утром выселиться и уехать в Париж – там никто не будет соблазнять меня горячим камином и домашним яблочным сидром. Там я никому не нужна и ничего не должна – и от этой мысли дышалось легко-легко.

Всю ночь я возвращалась к предложению, видела себя, пекущей яблочные пироги и блинчики, расправляющей хрустящие простыни на кроватях, болтающей о погоде с гостями, читающей книги у камина ночью. В полудреме мне вспоминались походы в горы, и вдруг в голове прозвучала фраза одного из инструкторов: «Лучше не садиться надолго, пока не достигнешь вершины. После каждого сидячего привала подниматься на ноги и идти дальше будет все тяжелее». Рано утром я рассчиталась и вышла в туман промозглого дня.

Я всегда считала, что сувениры – это маленькие якоря, которые тянут вас домой. Но сейчас мне захотелось приобрести какую-нибудь безделушку, чтобы вспоминать об этом месте, когда у меня появится свой дом. Может быть, штопор с рукояткой в виде замка? Но у меня уже был простенький штопор, спасавший меня на одиноких пикниках на закатных пляжах и в весело-пьяных походах. Нет, это должно быть что-то домашнее. Фартук? Авоська? И тут мой взгляд упал на жестяную коробку с печеньем. Когда-нибудь я буду сама готовить печенье, не только для себя, но и для кого-нибудь еще, и хранить его в этой коробке с изображением чаек  и штормового моря на крышке.

Спустя полчаса я шла с приятно-тяжелым рюкзаком и жестяной коробкой в руках вдоль трассы и убранных полей, над которыми в поисках мелкой морковки кружили стаи чаек. Жевала хрустящие печенья с молочным привкусом и думала о том, что я уже дома. Думала: «Может быть, тем, у кого внутри нескончаемая буря, просто не нужна спокойная гавань?».