Давай потеряемся

«Буэнос-Айрес» – мне кажется любой город, названный по-испански, звучит более поэтично. Отбросим название и посмотрим на столицу Аргентины, как на безымянное место. И нет этого флёра страстности и певучести. Строгие европейские кварталы, белые бизнесмены, Старбаксы – можно легко спутать с одним из городов Старого света. Но стоит сложить губы трубочкой, а потом растянуть их в улыбке, делая легкую кочку языком на букве «р», как в душе нарастает, как мелодия танго, латиноамериканский жар. Я в Буэнос-Айресе.

Уже 2 недели я путешествовала по Южной Америке. В каждом новом месте мне казалось, что вот здесь я наконец-то погружусь в те самые незабываемые приключения, которые происходят (если верить их блогам) со всеми путешественниками. Что случится какой-нибудь головокружительный роман (ну, где, как не в Южной Америке?); что я опоздаю на очередной автобус с суточным переездом и буду стоять на трассе вместе с индейцами; что я обязательно проведу ночь в жарких джунглях с пугающими звуками в окрестностях Игуасу или в Андах под колючими звездами, кутаясь в колючий свитер из шерсти ламы; что обязательно станцую танго на площади в Буэнос-Айресе.

В Рио-де-Жанейро я отказалась от самбы в клубах, стаканчиков кайпириньи с излучающими эротизм местными, да даже от купания в Атлантике отказалась! Повсюду меня преследовало напутствие «муйто перигозо» («очень опасно» – единственная фраза, которую я выучила на португальском) и я ему охотно верила. Съездила на пару организованных экскурсий и посидела 15 минут на Ипанеме, слушая знаменитую песенку про местную девушку. Слушала без наслаждения – мне казалось, что за мной наблюдают, и стоит мне зачерпнуть в ладони горячий ипанемский песок, как кто-нибудь отнимет мою сумку или телефон. Вот приеду в Аргентину и можно расслабиться, там безопаснее. Отложим приключения на потом.

Потом был Игуасу с малярийными комарами (так сказали мои соседи-немцы, густо намазываясь кремом) и ягуарами (так говорили плакаты в парке – «Что делать, если вы встретили ягуара»). Нет, было действительно круто стоять под струями водопадов, но на приключения не тянуло. Потом. А еще, в туристической толпе, как нигде ощущаешь себя одиноким. У всех кто-то есть, чтобы разделить мате из термоса, сфотографировать на фоне радуги в водопаде или просто сказать на мурлыкающем португальском или приглушенно-страстном испанском, как тут круто. В городах много одиночек – вместе с ними чувствуешь себя нормальной частичкой хаоса. А здесь – чужаком, который почему-то ходит между групп, но не может найти своих. Поэтому я снова отложила кинематографические безумства. До большого города.

Относительно окружающих индейских поселков, Сальта была крупным городом. Открыточно-колониальная, пальмово-апельсиновая, по-провинциальному тихая и по-городскому живая. С чистильщиками обуви, маркесовскими патио, шоколадноглазыми малышами и их коренастыми родителями. Нащелкав сотню открыток «Город Сальта живет», я провела вечер в ресторанчике с живой, очень живой музыкой. Так и не дождавшись ужина (открывались ресторанчики в 8, а готовить начинали не раньше 9), я выпила кувшинчик вина и отправилась спать. После дня на солнце и домашнего красного глаза слипались. Нет-нет, был очень приятный день, – сказала я себе, засыпая. Завтра будет еще лучше. «Завтра» я провалялась с тошнотой и головной болью. Потом было несколько типично туристических дней на севере, в Андах, недалеко от Боливии. У меня даже мелькнула мысль: «А не забыть ли мой план и поехать в Боливию? Вот где настоящая Америка – индейцы в пончо, рынки ведьм, горная болезнь!». Но больше я ничего не знала про Боливию, а Аргентину страстно любила еще со времен мыльных опер 90-х.

И вот, еще один суточный переезд и я в мини-Европе, а не жгучем городе с названием, похожим на призрачный остаток сладкого сна.

Мне здесь нравилось. Нравилось каким-то приятно тающим ощущением глубоко в груди, но наслаждения от посещения достопримечательностей я не испытывала. Как будто мой Буэнос-Айрес существовал только во мне, когда я растягивалась на лавочке в ботаническом саду и слушала Астора Пьяццоллу, когда кто-то, стоя на перекрестке, без стеснения громко запевал, когда я завтракала в полупустых темных барах круассанами с местной вкуснейшей вареной сгущенкой (какое певучее название – «дульсе де лече»), слушая вместе с хозяином старенькое радио. А достопримечательности – это был какой-то чужой Буэнос-Айрес. Отстраненно красивый, как декорация. Внешне он не волновал, как будто был просто телом, оболочкой красивейшей огненной души, которую он сдерживал в своих каменно-бетонных тисках.

Было последнее утро в Буэнос-Айресе – завтра перелет через Атлантику, пересадка в Париже, пересадка в Москве и я в непоэтичном и немелодичном «дома». За стандартным завтраком местных баров – кофе, круассан, апельсиновый сок, я подводила итоги. Открыла путеводитель на странице «10 вещей, которые нужно сделать в Буэнос-Айресе»: попробовать мате, стейк, эмпанадас (первое – горькая гадость; второе – объедение, если хватит терпения отстоять очередь в достойный ресторан; третье – идеально для перекусить); побывать в Президентском дворце – очереди, очереди; положить цветы у склепа Эвиты на кладбище Реколета – цветы я забыла, но No llores por mi Argentina напела; побывать на футбольном матче Бока Хуниорс – нет, спасибо; попробовать десерт в старейшем кафе города (Где выступал сам Гардель!) – опять очереди; потанцевать танго – считается пара шагов с уличным танцором под вспышки фотоаппаратов? Я усмехнулась, вспомнив свои мечты об этом путешествии. Потянулась за телефоном и опрокинула стакан сока. Выругалась по-русски – путеводитель был залит. Хозяин небрежно протер столик старенькой тряпкой и вернулся за стойку – слушать новости. Девушка за соседним столиком заинтересованно смотрела в мою сторону.

– Русская?

Блин! Я до сих пор краснею, когда случайно вылетают матерные словечки. Но только когда я дома. За границей они звучат легче. А теперь стало неудобно, как будто это мама услышала. Я кивнула.

– Вы тоже?

– Наполовину.

Мы неловко замолчали.

– Карты, путеводители – они отвлекают, – она кивнула на мой мокрый путеводитель. – Говорят тебе, на что смотреть и куда идти. Не дают решать самой.

– Я уже все посмотрела, завтра домой.

– И какой он? Твой Буэнос-Айрес?

– Мой? – обычно туристы спрашивают друг друга о том, где дешево и вкусно поесть, сколько стоит твой номер в отеле или (если ты в городе последний день) – нет ли неиспользованных билетиков на транспорт.

– Твой-твой, – она пересела ко мне с чашкой кофе и посмотрела мне в глаза с таким живым интересом, что я приняла ее за сумасшедшую мигрантку, скучающую без общения с людьми со схожим культурным кодом.

– Ну… – я растерянно посмотрела на страницу путеводителя, пытаясь вспомнить что-нибудь.

– Не этот, туристический, – она захлопнула путеводитель и отодвинула его на край стола, – Какой твой?

– Свободный. Спешащий, по-латиноамеканским меркам. Просторный. Чувственный.

– Нет, ты описываешь Буэнос-Айрес, а не «свой Буэнос-Айрес». Это все из-за карт и списков, что посетить. Пробовала гулять без плана? Не бродить часок по открыточному райончику, а вот выйти с утра и потеряться на весь день?

– Ну, я не очень строго придерживаюсь плана, я просто…

– Пойдем! Давай потеряемся!

А почему бы и нет? Потеряться на целый день – этого со мной еще не происходило в путешествии.

Мы вышли из бара в спешащее будничное утро и пошли в сторону Пуэрто Мадеро – местного делового центра со стеклянными высотками на месте старого порта.

– Ну, там мы точно не потеряемся – там одни небоскребы и шикарные рестораны.

– А за ними что?

– Судя по карте…  – я попыталась вспомнить, расчерченную на идеальные квадраты карту центра города, – Не помню, как-то не интересовалась.

– Потому что этого нет в списке «Мест, которые нужно обязательно посетить»?

– Наверное, – я почувствовала себя такой типичной туристкой. А ведь я представляла себя отчаянной путешественницей, в одиночку покоряющей Южную Америку.

– Ты слышишь, как с тобой разговаривает город? – мы неспеша пересекали Мост женщин. Пуэрто-Мадеро был феминистическим островком – все улицы здесь носили женские имена. Видимо, это уравновешивало фаллические небоскребы, – Вот ты сказала, что Буэнос-Айрес – спешащий. А как звучит или выглядит эта спешка?

– Как Libertango Астора Пьяццоллы, – я сама удивилась своему быстрому ответу.

У моей новой знакомой радостно сверкнули глаза.

– А его свобода? Как она звучит?

– Как No me arrepiento de este amor Джильды.

– Не слышала.

– Не знаешь Джильду? – я включила на телефоне свой аргентинский плейлист и мы, пританцовывая под ритмы кумбии, дошли до гигантского парка. Вывеска гласила: «Экологическая резервация». Следующим нашим саундтреком стало пение невидимых из-за кустов птиц.

– А протестный?

– Ты, наверное, сама слышала. Митинг вчера. Перед Президентским дворцом.

– Слышала. Но какая песня у тебя возникает в голове?

– Caudillo Рикардо Архоны, – я включила и стала переводить, – Там весь смысл в словах, а не в мелодии.

Мы вышли к бурым, цвета дульсе де лече, водам Рио де ла Платы. Берег был неопрятным – камни, ветки, бревна, мусор. На горизонте виднелось синее грузовое судно с гигантскими контейнерами. Ветер здесь был другой, нескованный городом. Там он выглядел всего лишь добрым проказником, а здесь – хозяином материка. Но добрым хозяином – он тепло дул с моря, приглашая в гавань.

Она хитро посмотрела на меня, и я угадала следующий вопрос.

– Простор – это Soy del Rio de la Plata…

На поляне под деревьями с красными цветками бегали школьники в белых халатах. Хохотали, предоставляя ветру спутывать блестящие черные волосы, бросали камни в воду, что-то напевали. Вот она – квинтэссенция свободы, протеста, спешки и простора. Детские мечты о будущем. Максималистичные, идеальные, не знающие ограничений и стремящиеся поскорей осуществиться. Сколько мечт я перемечтала на похожем берегу. От «стать путешественницей и побывать во всех-всех странах» до «переехать жить на море». Что же, что же еще исполнимо? Я стала перебирать свои детские мечты. Да, вообще-то все!

– А каким песнями говорит Буэнос-Айрес с тобой? – мы бесцельно брели по пешеходной улице Флорида.

– Со всеми города говорят по-разному. С большинством – она кивнула на группу туристов, окруживших гида, – вообще молчат. С некоторыми – светом.

– Светом?

– Ага. Один мой друг говорит, что в путешествии для него самое большое удовольствие –  наблюдать за светом в новом месте. В Праге он – дымчатый, тяжелый. В Греции – тонкий-тонкий, совсем прозрачный. В Риме – тепло-охристый, мягкий. Дальше не помню, я так, как он, не вижу. И, как ты, не слышу. Я чувствую. Ветер. Он тоже везде разный.

Ее заглушил парнишка из уличного ларька по обмену денег: «Камбио! Камбио!».

– И какой здесь ветер?

– Добрый. «Буэнос-Айрес» – это ведь «добрый, попутный ветер». Замечала, он может дуть сильно, но все равно такой ласковый и теплый? Он как любовник, с которым очень хорошо, но и расставаться не жалко. Если вдруг вернешься к нему – он будет тебя любить, как будто вы и не прощались. Видишь, как ласкает – она рассмеялась, поправляя подол длинной юбки, – По-настоящему любит тебя. Таких вспоминаешь со сладкой меланхолией. Вообще, весь город – это томное меланхоличное воспоминание о короткой, но яркой любви.

Мы не заметили, как вышли к вокзалу. Раз пришли – решили поехать куда-нибудь. Ближайший поезд отходил через 5 минут в Тигре. Спустя час с небольшим мы уже бороздили каналы Тигре (пригород Города Добрых Ветров) на небольшом речном трамвайчике, отдаваясь встречному ветру. Пальмы, ивы, высокая трава, домики на сваях, детишки в бурой воде, запах жареного мяса – все выглядело как идеальные выходные. Воздух звенел напевами Мерседес Соса: «Te abrazan los valles, las montañas y los vientos…».

К вечеру мы вернулись в Капиталь Федераль, как называют столицу местные, перекусили в какой-то забегаловке с мухами и сериалом из 90-х на стареньком телевизоре самым вкусным стейком в моей жизни и отправились теряться дальше. Вышли в исхоженный мной за прошедшую неделю вдоль и поперек Сан Тельмо. Но этим вечером кварталы «самого богемного» района превратились в блошиный рынок. Кожаные сумки, бронзовые подносы, фартуки с Мафальдой, массивные серебряные сережки, старые пластинки, расписные калебасы… По центру улицы шла карнавальная процессия с барабанами, к которой присоединялось все больше народу. С каждым шагом их танцы становились все более зажигательными, а улыбки плавили даже самые суровые взгляды.  Все это было так по-латиноамерикански.

Сладко утомленные, мы вышли к небольшой площади и сели на бордюр.

– Приятный денек, правда? – спросила меня моя ветреная попутчица Вия, расстегивая ремешки сандалий.

– Да, как… Как джазовая импровизация.

Площадь быстро заполнялась людьми. Совершенно разными – стариками и молодыми, босыми бедняками и дамами в жемчугах. Все чего-то нетерпеливо ждали. И вот пришла пара – подувядшая женщина с горящими черными глазами и худой юноша с густыми жесткими кудрями до плеч. Она поздоровалась с ожидавшими, о чем-то пошутила, а парень тем временем включил магнитофон. Старый добрый Карлос Гардель запел о том, что все это сумасшествие из-за одной головы. И люди начали танцевать. Не профессионально, без показной страстности уличных танцоров, только для себя. Танцевали с незнакомцами, удивительно точно угадывая их движения. Танцевали босиком и в кроссовках, в истоптанных балетках и в потрепанных кожаных ботинках, в элегантных туфлях и цветных конверсах. Хрупкий старик, пропахший терпким табаком, с молоденькой девушкой, приколовшей к волнистым волосам желтый цветок орхидеи. Она прислонилась к его костлявой груди, обтянутой черным джемпером со следами кошачьей шерсти, и смотрела вдаль, в укрытое сладкими грезами будущее. Он бережно держал ее за талию, тусклые каштановые глаза бродили по прошлому – сладко-больные воспоминания пробегали, а, может, и долго-долго стояли перед ним. Потный парнишка, босой, со свисающей на глаза челкой, сверкал глазами и улыбкой, приглашая то одну даму, то другую. Кто-то в ответ тоже лучился светом, кто-то думал о своем, задернув ото всех шторки, чтобы утонуть в приятно затягивающем море воспоминаний и несбывшихся надежд. Мелодии менялись – от Карлоса Гарделя к Астору Пьяццолле, от народных песен к современно-попсовым. Как будто этим людям тоже кто-то сказал сегодня: «Давай потеряемся!» и они отправились блуждать в мыслях, памяти и мечтах, ведомые музыкой и вспотевшими ладонями партнеров.

Мелодия меланхоличного танго, рождающая внутри приятную боль, как при нажатии на заживающий синяк, – это Буэнос-Айрес. Он как хороший друг, на чей фасад обращаешь внимание в последнюю очередь. Ведь архитектура, машины, шумные улицы – это лишь закостенелый налет. А внутри у него ностальгия, несбывшиеся мечты, неоправданные ожидания, надежда, протест и желание. Приглашение без обещания, что все будет безоблачно. Как и внутри любого другого города. Но мелодия своя. Танго.

Я бежала в Южную Америку, потому что мне казалось, что само путешествие на другой край планеты – это уже достойная цель, возле которой можно гордо поставить галочку. Но путешествие – не цель, а средство, которое помогает открыть истинные цели, нет, смыслы. Смыслы мечтать наяву в поисках счастья, и, если не исполнять, то хотя бы бережно хранить детские мечты. Вспоминать со сладкой меланхолией то, что было. Играть во взрослой жизни. В потерявшихся. Чтобы снова находить себя.